«Песни приходят отовсюду»: интервью с Марком Ланеганом

«Songs, they come from all kinds of places»: an interview with Mark Lanegan

For the English version of the interview, please follow the link

Марк Ланеган – настоящий ветеран американского рока. Когда его первая группа Screaming Trees перебралась в Сиэтл и записала свой первый альбом, девятнадцатилетний Курт Кобейн, позже ставший одним из ближайших друзей Ланегана, ещё только уговаривал басиста Криста Новоселика собрать группу. Но всемирной славы, сопоставимой со славой его друзей и соратников по сиэтлской рок-сцены, Ланеган так и не сыскал, ни в составе Screaming Trees, ни позже в своей сольной карьере, которая продолжается уже почти три десятилетия.

«Песни приходят отовсюду»: интервью с Марком Ланеганом

Зато Марк заработал себе репутацию одного из самых трудолюбивых рок-музыкантов в мире. Помимо десятка собственных пластинок, его моментально узнаваемый баритон можно услышать на огромном количестве альбомов других исполнителей. С кем-то он записывает по песне (таких уже набралось более тридцати), с кем-то – целые пластинки. Между двумя российскими концертами его группы Mark Lanegan Band, [moisture] встретились с певцом в Санкт-Петербурге и внимательно выслушали его неожиданно подробный рассказ о собственном творческом методе, пути в музыке и жизни в целом.

Хотел вам сказать, что мне из Москвы сегодня утром написали, что московский концерт был просто замечательным.

Для меня он тоже был особенным. Мы до этого выступали в Москве вдвоём с моим хорошим другом [гитаристом] Дэйвом Россером, а Дэйва в прошлом году не стало. И вчера я думал о нём… весь концерт. Распереживался немного. Мы после того концерта с ним, правда, ещё приезжали, уже с группой – в 2012-м, или 13-м, где-то так. Но да, отличный концерт был. Публика прекрасная.

https://youtu.be/258SvpuJnas

Запись с совместного выступления Марка Ланегана и Дэйва Россера, тур 2010 года.

Вы вообще очень плодовитый артист, у вас много альбомов и проектов, но в этом году было объявлено о совсем новом для вас проекте – поправьте меня, если это не так – об автобиографической книге, которая должна выйти через два года.

Ну да.

Это же ваша первая книга, верно?

У меня была книга с текстами песен и разными набросками, в прошлом году вышла. Но эта будет куда более масштабной, охватит лет десять моей жизни. С того момента, как я приехал в Сиэтл, по… пока не уехал оттуда.

И этот проект стал продолжением вашей первой книги, или как он у вас вообще появился?

Да, я выпустил первую книгу, и мои друзья, которые сами что-то пишут, стали говорить мне, что надо писать ещё. Энтони Бурден, он был моим хорошим другом, очень меня подбадривал, говорил, что нужно писать книгу. Ну, я взялся, но это такой, такой… непростой проект.

Вы сами её пишете, или с вами работает профессиональный соавтор?

Есть один парень, он преподаёт литературное мастерство в Йельском университете, и он работает со мной, как редактор. Он мне подсказывает, направляет меня – но пишу я всё сам.

Есть какие-то книги, написанные другими музыкантами, которые вы используете как пример, на которые хотели бы ориентироваться при работе над своей?

Ну, мне бы не хотелось, чтобы кто-то подумал, что это такая очередная книжка про всю правду рок-н-ролла. Я хочу сделать что-то литературное. Что-то другое я и не стал бы выпускать, понимаешь? Какой-то мужик рассказывает унылую историю о том, как он с другими мужиками поимел себе карьеру в музыке; таких книг уже миллион. Ну, да, у меня тоже была довольно продолжительная карьера в музыке, но в то же самое время была и другая, параллельная жизнь, полная … (пауза) не знаю, как сказать – сложностей. Тёмные времена, немало… трагичного. Комичного тоже. В общем, больше о моей жизни, нежели о музыке.

Выбранный вами период времени и та музыкальная среда, в которой он проходил, зарождение гранджа, сиэтлская сцена на рубеже 80-х и 90-х – всё это было довольно обильно описано множеством других публикаций. Я вот недавно, так случайно совпало, дочитал книгу «Everybody Loves Our Town» как раз об этом,…

… книгу, для которой я отказался давать интервью. Этот парень… его книга полное говно. Мне там разные люди столько всего приписывают. Эта книга … (пауза). На хуй эту книгу.

Я об этом и спрашивал, да – какой у вас план по взаимодействию с другими книгами, которые затрагивают тот же временной период, что и у вас? Игнорировать, поправлять их ошибки, выводить свою версию событий?

Ту книгу я не читал – но читал выдержки из неё, цитаты людей о том, как я якобы себя вёл. Что-то из описанного там… было, что-то – враньё. Короче, я её не читал. Никогда не хотел писать, там, о сиэтлской сцене – моя книга не об этом. Конечно, музыкальная история Сиэтла там будет затрагиваться – мои ближайшие друзья были двумя самыми популярными певцами этой сцены, и у нас было много совместного опыта, мы вместе играли, вместе путешествовали, всё такое. Но в основном меня интересуют те отношения, что между нами были. То, что нас связывало – общие … трудности, общие радости. Наша дружба. Тьма и свет.

В книжке, которую вы послали на хуй, есть момент, в котором один парень описывает вас в ранние времена, ещё до появления группы Screaming Trees, как одного из самых начитанных людей в городе. Вас все знают в первую очередь как человека, который тридцать лет занимается музыкой – а были ли у вас параллельно и писательские устремления и амбиции?

Никогда не думал стать писателем – для меня это просто как гора Эверест какая-то. Песню написать – мне этому-то пришлось очень долго учиться. В Screaming Trees я несколько лет провёл таким образом, что моим единственным вкладом в творческий процесс были периодические изменения в текстах песен. Я пришёл в группу в качестве парня, которому надо было петь песни, сочинённые другими – там сочинял гитарист, и он был очень плодовит, мог реально за день написать три-четыре новые песни, прямо целиком, с цепляющими мелодиями и текстами. Мне часто эти тексты казались совершенно неприемлемыми, это были просто какие-то фантазии, не имеющие ни малейшего отношения к моей жизни, и я пытался внести в них какие-то изменения, хотя бы чисто фонетически, какое-то слово, фразу, в основном потому, что мне было стыдно такое петь. Но это была непростая битва. И когда я дошёл до того, что просто не мог больше петь это, и записал свой собственный альбом, группе пришлось поменяться, поменять весь процесс работы – и тогда у нас появился успешный альбом! Это был альбом «Sweet Oblivion», наш лучший, наверное.

В ранние годы мне было сложно – я был, с одной стороны, наименее музыкально подкованным из всех участников, а с другой, больше всех хотел увести группу от этой псевдо-психоделии в сторону чего-то более современного, живого. У меня годы ушли на борьбу за превращение группы во что-то, чем я мог бы гордиться – что в конечном итоге вполне получилось. Но о том, чтобы писать книги – нет, никогда, никогда не думал, хотя всегда любил и литературу, и поэзию. И когда стал писать свои песни, записывать свои альбомы, всегда вдохновлялся любимыми поэтами, прочитанными книгами.

Я думаю, что песни – они приходят отовсюду. Начаться всё может с чего-то вполне реального – с того, что случилось со мной, или, например, случилось с моим другом. Или с чего-то, что я прочитал, или выхватил в стихотворении. Откуда угодно – и поэтому у них нет какого-то одного, конкретного смысла. Это как обрывки идей или снов, такое создание настроения больше, нежели полноценная история с сюжетом. Но внутри этого настроения вполне можно рассказать какую-то историю, и не одну. Всё будет зависеть от того, как люди, которые что-то находят в музыке, будут её воспринимать. Когда я закончил песню, неважно уже, что она для меня значит. Важно только то, что она значит для тех, кто её слушает.

Меня часто спрашивают, что я имел в виду той или этой песней – а мне даже нечего ответить. Я знаю, откуда взялись какие-то отдельные штуки или идеи, или там могут быть вещи, адресованные конкретным людям, но я никогда… Никогда не интересовался, что хотел сказать Лу Рид в своих песнях. Или Джон Кейл. Игги, Боуи, все, кто мне нравился, Нил Янг – я никогда не думал «И что же Нил хотел этим сказать? О чём он тут говорит?» Мне нравилась музыка, в которой я находил что-то своё, и именно это было для меня важно, а не то, что там себе думал исполнитель. Я никогда бы не стал навязывать слушателю моё представление о том, о чём та или иная песня – песни принадлежат им. Это их дело – решать, что песни для них значат.

Вы всегда знаете, когда в песнях есть места, адресованные конкретным людям в вашей жизни – а они об этом знают?

Редко. У меня есть песни о любви, вдохновлённые конкретными людьми в моей жизни, и я их почти не играю, потому что начинаю эмоционально на них реагировать. Не хочу начать плакать на сцене. У меня также есть песни, посвящённые друзьям, которых с нами больше нет – на них я тоже эмоционально реагирую, и тоже не играю. Но записываю их. Однажды я написал песню для одного из своих ближайших друзей, который, как я видел, уже практически покинул наш мир – так, в конце концов, и случилось, но песню я написал до этого. В итоге люди подумали, что это про другого друга, который умер ещё раньше. А песня была про ещё живого. У меня было много друзей, известных друзей, которые скончались, и я посвятил им много песен. Но у меня есть песни и о тех людях, о которых никто не слышал, которые тоже были моими друзьями и тоже умерли.

В общем, да, есть песни адресные, а есть и другие, в которых я пытаюсь создать такую нереальную реальность. Обычно это похоже на реальность сна – реальность в песнях не отражает буквальную реальность моей жизни, просто у меня есть возможность обставить всё так, как мне хочется, чтобы это вызывало в слушателе сильный эмоциональный отклик. Меня сильней всего затрагивают песни, в которых я ощущаю некое глубокое чувство, грусти или радости – и я пытаюсь сделать так же, интуитивно, не думая сильно об этом, просто пытаясь выразить что-то такое, что кажется подходящим для конкретной музыки. Чтобы люди что-то почувствовали. И, мне кажется, это происходит, слушатели, которые реагируют на мою музыку, ощущают в ней какое-то родство переживаний. Так скажу – я впервые услышал альбом Joy Division “Closer” в очень тяжёлый, депрессивный период моей жизни. И большинство вам скажет, что это тяжёлая и депрессивная запись – а мне она жизнь спасла. Я услышал на ней свою историю. Вот это одиночество и отчуждение в песнях, смятение и душевная боль – мне так это было близко. Этот альбом стал моим другом и сохранил мне жизнь. И я сам пишу музыку для людей, которые ищут исцеления.

Это самое важное в музыке, я считаю – её целительные способности. Меня работа над музыкой точно исцеляет – я не встречал лекарства сильней от всех моих многочисленных недугов, вечных депрессий, проблем с употреблением, преследующих меня всю жизнь, боли романтических разрывов. От всей той естественной боли человеческой жизни, которую в тот или иной момент почувствует каждый. И я стараюсь писать музыку, которая может помочь не только мне, но и людям, которые её услышат. Вот и всё. Я обычный человек, я не, не… (пауза) как бы это сказать. Я никогда не был образцовым гражданином – ввязывался в сомнительные дела, вечно оказывался в ситуациях, от которых большинство людей старалось бы держаться подальше. И музыка помогла мне справиться с этим, пережить этот опыт и оставить его – найти надежду. Все мы люди, всем мы чисто в силу этого переживаем боль и потери. Жизнь бывает и очень одинокой, и очень приятной, но в конечном итоге, жизнь, как я её вижу – это непрекращающаяся цепочка потерь. У меня это началось ещё в школе – двое моих лучших друзей тех лет погибли до того, как им исполнилось 15. И так всё и продолжалось, с возрастом я терял всё больше друзей. Жизнь такая, в ней много потерь, и важно то, как ты с этим справляешься. Многим кажется, что в моей музыке много мрака, но для меня в ней важней всего надежда, надежда на то, что ты со всем справишься. Я так глубоко обо всей этой фигне не думал уже много лет. Не знаю даже, чего я так сегодня разговорился.

Отлично выходит. Вы говорили, что не сразу научились писать песни – а был какой-то момент, когда вы поняли «Вот оно! Теперь я умею!»?

Ну, как. Свой первый сольный альбом я написал, потому что мне за него предложили куда больше денег, чем я когда-либо зарабатывал – а это было всего тринадцать тысяч долларов. Я подумал: «Так, я могу записать альбом за две тысячи – потому что мы со Screaming Trees уже пять лет записываем альбомы за тысячу; а разницу оставлю себе». А к тому времени я ещё ни разу не брал в руки музыкального инструмента. Я сразу купил самую дешёвую акустическую гитару и книжку с аккордами и за две недели написал альбом таким совершенно варварским способом – сочинял мелодию на работе, потом старался не забыть её в автобусе по пути домой, а там брал эту дерьмовую гитару и пытался найти аккорды, которые моей мелодии соответствовали. То есть, делал всё задом наперёд – обычно начинают с музыки и потом уже добавляют тексты и мелодии, но я просто об этом ничего не знал. Но таким примитивным способом у меня получилось написать материал для альбома за пару недель. А потом мой друг, который умел играть на гитаре, пришёл и сделал мне вступления, переходы, коды, соло. Так получился мой первый альбом.

К моменту записи моего второго альбома я уже чувствовал себя гораздо уверенней в собственной шкуре. Но дальше начались сложные времена – была у меня пара альбомов, где вышел просто самый минимум того, что я был способен в то время сделать. Но потом году в 2000-м я записал альбом «Field Songs», который вышел, по-моему, очень неплохо. И потом в 2004-м альбом «Bubblegum» тоже был очень хорош. А после этого я лет восемь был вспомогательным музыкантом в чужих проектах – Queens of the Stone Age, Twilight Singers, с Изобель Кэмпбелл. И в 2012-м решил записать свой альбом – и он дался мне легче всех предыдущих, и я его люблю больше всех, называется «Blues Funeral». И с тех пор как-то повелось, что я что-то выпускаю примерно раз в год. Мне нравится сам процесс, я знаю, что у меня получается всё лучше и лучше, получается записывать альбомы, которые мне самому интересно делать, и которые от альбома к альбому меняются. Кому-то это не нравится, кому-то нравится, но мне, в общем, всё равно, потому что вот музыка, которую мне нравится делать. В следующем году у меня выйдет двойной альбом, и он, подозреваю, вряд ли понравится тем, кому нравился мой последний.

Вы всё опять поменяете?

У меня всегда остаются определённые качества, связывающие с предыдущими альбомами. Ну, и голос мой, конечно, остаётся константой на всех альбомах. Но сами песни, их представление… (пауза) всегда другое.

Вы много работаете с другими музыкантами – когда вы пишете вместе с ними, для вас сам процесс написания песни как-то отличается?

Да, очень отличается. Когда я пишу сам, теперь я начинаю с музыки и потом добавляю тексты. Могу начать на гитаре, с последовательности аккордов, и потом делаю набросок мелодии, просто голосом, может, вставлю пару слов каких-то. Эти слова подскажут мне, какой будет первая строчка, а первая строчка подскажет, какой будет следующая, и так всё и строится. И потом я просто стараюсь сделать всё целое как можно более… (пауза) не знаю, как правильно сказать, поэтическим, может? Таинственным? Тоже не то. Чем-то интересным, значимым, вызывающим какие-то чувства, и у других людей, и у меня. И написать так, чтобы это не превращалось в прямолинейную историю.

А когда я пишу на музыку, которую дал мне кто-то другой – я делаю всё то же самое. Просто отталкиваюсь от чужой музыки. Сам процесс точно такой же, разница только в том, кто создаёт изначальную музыку. Обычно я слушаю её один раз – а уже во второй, чисто интуитивно, не пытаясь разобраться в аранжировке, начинаю пытаться подпевать. Так у меня часто получаются самые лучше «хуки», чисто случайно, без знания, что будет в песне дальше.

У вас было очень много совместных песен за последние годы – как складывается этот процесс совместного творчества? Люди просто приходят к вам с предложениями, и вы говорите «Да, давайте»?

Да, почти всегда так и бывает, кто-то приходит ко мне. Ну, и мои альбомы тоже все на самом деле совместные, конечно, потому что над ними работает много разных музыкантов. А в тех случаях, о которых ты говоришь, обычно люди сами приходят ко мне с песнями. И если я могу найти в песне своё место, или если это вызов… Я недавно сделал песню с Неко Кейс, она чудесный музыкант, и песни у неё устроены очень индивидуальным образом. Песня, которую она мне прислала, была минут семь длиной, в ней были такие сложные музыкальные размеры – как, думаю, я вообще тут петь буду, мне такое совсем не по зубам? Но справился вроде. Очень круто, когда тебе присылают что-то трудное, вне твоей зоны комфорта, и у тебя получается это раскусить. Этой песней я прямо гордился.

Но случается и так, что своего места в предложенной песни найти не удаётся?

Иногда да, но, честно говоря… (докуривает сигарету, тушит её в пепельнице, берёт следующую, вертит в руках, отрывает фильтр, закуривает). Честно говоря, часто мной движет ещё и… (пауза). Если предлагают денег, часто я могу постараться сделать так, чтобы всё удалось (улыбается). Просто когда ты музыкант моего уровня успеха – а у меня он всегда был примерно одинаковый – зарабатывать на жизнь не так уж просто. Гастроли каждый год, альбом каждый второй год, плюс надо давать концерты тогда, когда ничего не выходит – иначе счета не оплатишь. Я не суперзвезда, я не зарабатываю таких денег, какие зарабатывают некоторые мои друзья или те, с кем мы вместе начинали – поэтому мне надо вкалывать. Так что если мне дают музыку, которая мне не совсем по душе, но есть хороший гонорар – я могу постараться и всё сделать, как надо.

Но обычно всё и так складывается. Если я слышу, где может быть моё место в музыке – неважно, чья она, от кого-то, о ком я ни разу не слышал, или от кого-то гораздо более известного, чем я — если вижу, как я могу сюда вписаться, то я возьмусь. На самом деле, это мой единственный критерий. Если мне кажется, что получится – я берусь. Часто я делаю это за деньги, часто – совершенно бесплатно. Но соглашаюсь я практически на все предложения. Бывает и такое, что я совсем не понимаю ту музыку, которую мне присылают – тогда отказываюсь. Я же не машина, которая может написать вокальную мелодию под любую музыку на свете.

А есть что-то такое, что никогда не даётся? Какой-то конкретный жанр – не знаю, рэп, или металл?

Ну, когда я начинал играть с Queens (of the Stone Age), нас тогда сваливали в одну кучу с ню-металлом, и некоторые пластинки у нас были довольно тяжёлые. Недавно, кстати, записал кое-что для такого олдскульного металлического ансамбля – он просили просто одну часть песни записать, и я её сделал. Этот трек ещё не вышел, кажется. Вообще, я думаю, что могу спеть почти что угодно. Записывать рэп не просили ни разу – зато на моём следующем альбоме будет такой практически квази-хип-хоп. Там ещё диско будет тоже, так что вот.

И когда выходит этот альбом?

В следующем году где-то. В марте или около того. В мае, может.

Ещё у вас в этом году выйдет новый альбом с Дюком Гарвудом – а про него вы как-то сказали, что это вы сами предложили ему записать совместный альбом, а не наоборот. Что в его музыке было такого, что заставило вас это сделать?

Мы с Изобель Кэмпбелл записывались в Шотландии, и она дала мне его альбом «Emerald Palace» — меня поразила эта музыка, такой авангардный акустический блюз. Я стал его фанатом, а потом через несколько месяцев мы совершенно случайно познакомились. Он оказался отличным парнем – очень позитивным человеком, с которым просто приятно находится рядом. Мы вместе гастролировали, он играл у меня на разогреве, и я помню, мы были в Риме, завтракали, и я ему говорю «Может, сделаем вместе альбом?», и он такой «Да!» И следующие пару лет он присылал мне много своей музыки – из чего-то у меня получилось сделать песни, из чего-то нет. Так в конце концов получился альбом «Black Pudding».

А у новой пластинки совсем другая история. Он какое-то время играл в моей группе и приехал в Калифорнию – а мне пришлось уехать по делам на две недели, и Дюк это время жил в моём доме, следил за моими животными. И он взял у кого-то напрокат воьсмидорожечный кассетный рекордер 80-х годов и за эти две недели без меня, по сути, сочинил с нуля кучу нового материала на целый альбом. Материал меня так вставил, что я написал к нему тексты за четыре дня, и потом мы ещё за три дня записали в студии весь вокал, и ещё за три всё свели. То есть, у нас не было ничего вообще, а всего через месяц уже был полностью готовый альбом. Это, наверное, был самый спонтанный альбом, к которому мне доводилось иметь какое-то отношение, всё так волшебно случилось. Без всякого плана – мы даже не обсуждали второй альбом, всё само собой произошло. Плюс это всё произошло в момент, когда мы с Дюком оба были несколько подавлены и несчастны, и этот альбом нас прямо-таки вылечил. Надеюсь, и слушатели оценят его целительные качества.

А осталась у вас ещё какая-то музыка, в которой хотелось бы себя попробовать, но всё не выходило? Я вот нашёл одно интервью, в котором вы говорите, что любите Coil и Throbbing Gristle – в таком ключе не хотелось бы с кем-нибудь поработать?

Ну, у нас с женой есть свой совместный проект Black Fungi. В нём мы как раз экспериментируем с такой электроникой. Она отлично управляется с программируемыми инструментами, синтезаторами, ударными, умеет это всё записывать. Мы в последнее время много над этой записью работали, у нас студия прямо дома. Там много всего – минимал-техно, нойз, но и такие прекрасные мягкие песни тоже. Выйдет, думаю, где-то к началу года.

источник: [moisture]