Fortuna Records: как заново открыть звуковые ландшафты Ближнего Востока

Все началось в 2012 году, когда мы с друзьями, такими же страстными любителями регги, как и я, открыли для себя, к нашему удивлению, настоящее винтажное звучание Израиля. Эта музыка не так известна даже местным, потому что большая ее часть создавалась в разных этнических сообществах, диаспорах. В Израиле практически у каждого есть своя диаспора. Долгое время эта музыка воспринималась как что-то нерелевантное, как музыка прошлых поколений.

В 60-е и 70-е основные площадки находились в Яффо, Рамле, Тель-Авиве. Тель-Авив всегда был культурным центром Израиля. Яффо был огромным портом, куда ежедневно стекалось огромное количество людей со всего мира и где из каждого угла звучала музыка Средиземноморья. Рамла была более пролетарским городом, там сформировалось сообщество иммигрантов из Северной Африки. Кстати, первые записи израильского рок-н-ролла были экспериментами этих иммигрантов из Африки.

В это же время во главе музыкальных институций были преимущественно иммигранты из Европы. Поэтому этот фолк из Северной Африки и Средиземноморья рассматривался как музыка второго сорта. Его не играли на радио; нельзя сказать, что он был на слуху. Эта музыка была востребована больше на частных мероприятиях, свадьбах, в маленьких барах. Пластинки выходили малыми тиражами.

Итак, мы обнаруживаем это неоцененное наследие, тотально очаровываемся, поражаемся, что все это было написано здесь, в Израиле. На тот момент я и Маор (Маор Анава, DJ Hectic, сооснователь лейбла. — Прим. ред.) уже занимались лейблом Spring Hill Records и специализировались на переиздании затерянных регги и даба. Мы подумали — почему бы нам не заняться и локальным материалом? Первым нашим релизом стала пластинка Цвии Абарбанель. Мы несколько лет сходили с ума по этому альбому, перед тем как впервые попытались связаться с ней. Она родом из Йемена и переехала на север Израиля еще в детстве. Этот альбом был издан в частном порядке, всего в нескольких копиях. Когда пришло время «Фортуны», ни у кого не было сомнений, что именно этим мы должны поделиться в первую очередь. Мы съездили к ней познакомиться, что было очень волнительно для всех: для нас это была первая встреча с музыкантом той эпохи, она впервые за 40 лет встретила интерес к своему творчеству. С этой новой дружбы и началась «Фортуна».

Изначально мы думали о всех своих потрясающих находках и о том, как люди сойдут от них с ума так же, как и мы. По правде говоря, никто не задумывался о сохранении какой-то утерянной культуры. Только сейчас, оглядываясь на проделанное за последние годы, мы начали понимать значение нашей работы на более глубинном уровне. Тогда мы просто хотели поделиться той музыкой, которая не давала нам покоя, с другими. К счастью, мы были правы!

Изначально мы все были диджеями, поэтому поиск новой музыки начался задолго до запуска лейбла. И мы всегда искали что-то, что может взорвать танцпол, даже если это что-то было написано полвека назад. Так мы и выбираем, что выпустить следующим. Нас четверо, поэтому, конечно, есть место четырем мнениям, но все мы вместе ищем новое или «старое-новое» звучание и хотим воссоздать этот опыт для других. К слову о новом: наш каталог переизданий скоро пополнится и совсем современным релизом. Я записал альбом на границе хауса и техно, вдохновленный моим путешествием с «Фортуной», и готовлю его к выпуску в этом году.

Возрождение потерянного звука

Я думаю, нам удалось запустить волну интереса к «народному» звуку — многие музыканты начали работать с этим материалом. Когда мы путешествуем по миру с «Фортуной», я вижу, что часто люди во многих уголках земли не уважают свое музыкальное наследие. Но это начинает понемногу меняться. Мы много делаем для продвижения подобной музыки, постоянно устраиваем вечеринки лейбла, играем традиционный винил на сотнях вечеринок, никак не связанных с «Фортуной». Это один из саундтреков нашей страны, и это логично. Наверное, нам просто удалось преподнести его в свежем и интересном ключе.

Я все чаще замечаю глобальную тенденцию: традиционная музыка нашла свой путь на танцполы! Мы никогда не собирались присоединяться к трендам, да и не было никаких трендов. Мы просто безостановочно ищем интересную музыку на протяжении последних 20 лет и делаем что-то, чтобы она не ускользнула от мира безвозвратно. Мы также не рассчитывали, что вернется виниловая культура, что, несомненно, прекрасно! Я слежу за другими лейблами, занимающимися переизданиями (в особенности ямайской и африканской музыки). Но вся разница в том, что мы заняты поиском локального звука и мы не иностранцы в чужой стране в поисках экзотики. Вся эта музыка доносится из нашего двора. Почти все артисты, с которыми мы работаем, живут в часе езды от нас.

Я вижу реакции людей по всему миру. За последние пару лет мы играли в Африке, Европе, Америке, Турции и так далее. Возможно, мы встречаем более осведомленную публику в Турции или в Греции, так как наши культуры близки друг к другу. Но когда ты играешь в Лондоне или Париже и люди максимально чувствуют эту сумасшедшую энергию, это говорит лучше любых слов.

Нашей первой глобальной победой был случай, когда мы отправились в Лондон, чтобы представить новый LP Grazia. Брэдли Зиро пригласил нас подиджеить у себя в рамках Rhythm Section. Тогда же мы записали сет для Boiler Room. Мы играли много греческой музыки из Греции (помимо греческой музыки, популярной в Яффо). Что интересно, уже после мы отправились с вечеринкой в Афины, и многие подходили к нам и говорили, что они, молодые греки, впервые услышали традиционную музыку своих отцов в такой передовой институции, как Boiler Room. Они начали гордиться своим наследием. Было так здорово увидеть результат нашей работы за пределами клубов. У музыки есть контекст, и она всегда несет его с собой. Иногда просто нужен Другой, чтобы отрефлексировать этот контекст. И тогда запускается волновой эффект.

Как я уже говорил, музыка иммигрантов из Африки и Средиземного региона также долгое время считалась в Израиле чем-то второсортным. Осталось много неразрешенных чувств, много злости со стороны выходцев из других стран, их детей и внуков, по поводу расовых и национальных предубеждений. Даже 10 лет назад, если что-то подобное играло в твоем клубе, это незамедлительно говорило что-то о тебе и твоем месте. Значит, это трешовый клуб, не подходящий для изысканной публики. Я счастлив, если нам удалось как-то повлиять на такие ретроградные стереотипы. В современном Израиле все очень намешано, сейчас все сложнее говорить о какой-то культурной сегрегации. Чем больше поколений сменяется, тем меньше остается места для подобной чепухи. Внуки тех, кто однажды отважился построить свою жизнь в этой стране, приходят на наши мероприятия. И все больше очевидно, что негативные теги, присваиваемые музыке и ее исполнителям, уходят на второй план.

Коллаборации

В какой-то момент мы решили не ограничивать себя и расширяться на территорию неизраильских музыкантов. На Ближнем Востоке есть столько бриллиантов — необязательно из Израиля. Первым таким релизом стал альбом ливанца Ихсана Аль Мунцера. Конечно, наша связь с этим местом обуславливает очень личный подход. Но, например, Ливан находится практически за углом, но мы не можем туда поехать. Связаться с Ихсаном и договориться о лицензировании его музыки из вражеского государства было одной из самых удивительных коллабораций, о которой мы могли мечтать. Определенно, нелегкая затея. Мы нашли его альбом в коллекции одного друза (Друзизм — религия, являющаяся одним из ответвлений шиитской секты исмаилитов. Друзы Израиля говорят на арабском языке и являются приверженцами арабской культуры; несмотря на это, они выступают против арабского национализма. — Прим. ред.). Нам нужно было подготовиться к сессии Boiler Room в Тель-Авиве. До этого мы уже отыграли на Boiler Room в Лондоне, поэтому мы искали что-то, что никогда не играли до сих пор. Мы отправились к этому парню в его маленькую деревню на севере страны покопаться в виниле. И я понял тогда, что у нас в руках оказался настоящий хит.

Мы нашли контакты Ихсана и долгое время пытались преодолеть с ним последствия израильско-ливанского конфликта. Это был очень деликатный, осторожный и длительный процесс. В конечном итоге нам удалось убедить его. Потом мы не могли перевести ему деньги, нам приходилось ездить в Грецию, чтобы сделать это. Все происходило довольно опосредованно и долго. Мы общались с главой лейбла в Бейруте, который изначально издал альбом в 70-е. Он по-прежнему руководит лейблом вместе со своим сыном, сам продюсирует все, что вышло в его каталоге. Мы планируем и дальше сотрудничать с этими ребятами, несмотря на всю сложность процесса.

На этом альбоме — диско-версии belly-danсe (музыка целой эпохи в конце 70-х). Belly dance сочетает в себе многое, что мы любим в «Фортуне»: это арабская музыка, но крайне секулярная, а также очень сексуальная. Она как будто на стыке миров. Когда эра диско закончилась, с ней пропали и все пластинки. Нам очень повезло наткнуться на винил Ихсана. Удача в этом случае, как и во всех других наших релизах, играет огромную роль. Название лейбла говорит само за себя. Но я также верю, что, когда ты задаешь своей жизни определенное направление, вещи начинают сами находить тебя.

Один из треков, «Belly Dance Disco», выиграл премию Жиля Петерсона. Жиль очень поддерживал нас с самого начала. Много лет назад он приехал в Тель-Авив, и его концерт отменился в последний момент. Мы сидели у меня в студии, я ставил ему любимые редкости, рассказывал, что мы запускаем новый лейбл, готовим свой первый релиз. Он послушал Цвию и был в полном восторге, как и все, кому мы ставили ее записи. Он продвигал ее треки на радио, играл их практически в каждом своем DJ-сете. Уже потом Jamileh попал на премию. Удивительно, конечно, что трек, записанный в 70-е, был выбран треком года в 2015-м.

Congo Beat the Drum

Я и мой напарник Ури решили записать альбом на границах даба и регги примерно в 2012 году. Тогда я был все время занят электронной музыкой как Kalbata. Но я хотел попробовать что-то еще. В клубной культуре ты выпускаешь трек, он гуляет по танцполам пару месяцев и исчезает. Я не жалуюсь, это то, что я делал много-много лет как продюсер и диджей. Но мне захотелось чего-то более длящегося. Я начал задумываться о том, чтобы вернуться к корням, к регги, которое люблю и которое выпускал на Spring Hill. В начале 80-х было столько талантливейших музыкантов, чье творчество просто затерялось между золотым веком Roots и новой волной дэнсхолла. Они никогда не прославились вне Ямайки.

Rub’a’Dub был средней землей между сменяющимися яркими эпохами в истории ямайской музыки. Я с раннего детства был зачарован как музыкальными, так и текстовыми ее составляющими. Это была музыка огромных саунд-систем, с одной стороны, и фолком — с другой. В ней артисты делились своими повседневными вопросами. Я никогда не мог по-настоящему прочувствовать Roots из-за текстов про религию, рабство, черную иммиграцию. Это было так далеко от моей реальности. Но чем более секулярными становятся тексты песен, тем больше для меня открывается окно истории в жизни людей. Меня всегда больше интересовала повседневность этих артистов.

В какой-то момент я решил, что должен поехать и встретиться с музыкантами, о которых фантазировал многие годы. Конечно, это было дикое решение, я по-настоящему не верил, что у меня что-то получится. Сначала — еще до того, как отправиться на Ямайку — мы сделали сингл с Jah Thomas и Little John. Мой друг записал вокал, и мы выпустили несколько треков на Soul Jazz Records.

После этого я был более уверен, что готов к записи полного альбома. Мы стали записывать инструменты — все по олдскулу, никаких цифровых технологий. За всю историю ямайской музыки была заложена основа многих техник записи и продюсирования музыки, которые используются в современном музыкальном производстве. Для меня важно бережно относиться к таким вещам. Я не знаю, удалось ли нам точно воспроизвести условия оригинальной студии где-нибудь в Кингстоне в 80-е. Но мы представляли, как это могло делаться, слушая пластинки. Ури — очень талантливый звукорежиссер, он на тот момент много записывал на пленку какие-то фанк-группы. Я наблюдал, как он работает, и меня осенило, что именно так я хочу записать и наш альбом.

Нужно понимать — я отчаянный коллекционер регги, но не регги-музыкант. Я занимался электронной музыкой, Ури — фанком. У нас обоих было страстное желание и теоретические знания о регги, но мы пришли из другого мира. Я думаю, это помогло нам привнести что-то новое, мы не были скованы стереотипами или рамками жанра. Наоборот, мы искали что-то, что превосходило бы обычные ожидания. Поэтому мы старались бросать вызов музыкантам, которые участвовали в записи альбома в Тель-Авиве. Все это были наши друзья — Kutiman и другие. Каждый пришел со своими представлениями о регги, которые постепенно рушились во время студийного процесса.

Когда музыка была готова, мы осознали, что все серьезно. У нас ушел еще год на то, чтобы собрать деньги и подготовиться к поездке. Мы устроили большой фандрейзинг в Тель-Авиве и поняли, что люди поверили в нас.

После стольких лет мечтаний я наконец еду на Ямайку! Я прожил много лет в Лондоне, где есть большое ямайское сообщество. Я работал с некоторыми музыкантами — Warrior Queen, Clapper Priest. Но на самом деле оказаться на Ямайке и записывать этих людей, с которыми я был виртуально знаком столько лет, — это что-то! Многие из них не были в студии несколько десятков лет.

С нами был потрясающий проводник — Jah Thomas. Он записал несколько треков для альбома и помог нам его спродюсировать. Он находил для нас музыкантов, мы жили в его доме и провели две очень насыщенные недели вместе. Помимо своей вокальной карьеры, он также много продюсировал в 70-е. Поэтому он точно знал, что делает.

С самого начала и до конца это был интенсивный опыт для нас, белых парней на Ямайке. Там есть определенное понимание белой культуры, которое рождает понятный мне скептицизм. Джа Томас, конечно, спасал положение. Его очень там уважают, он настоящий король гетто. Я очень ценю его помощь. Но мы также старались с самого начала дать понять, что мы не хотим раста-альбом и треки про траву. Коллекторы, диджеи и музыканты часто едут на Ямайку за вдохновением, редким винилом, коллаборациями, оставляя после себя впечатление эдаких раста-туристов. Мы не хотели получить от местных музыкантов то, чего обычно от них ожидают. Это видно в фильме: я прошу их поговорить о моде, об их обычной жизни. Может быть, нам также удалось сломать для них стереотип «белого человека на Ямайке» со всеми нашими странными запросами. Нам также посчастливилось поработать с артистами, с которыми никто не работал за пределами Ямайки. Многие из них были счастливы, что кто-то проделал путь через половину земного шара, чтобы встретиться с ними, и кто лелеет их творчество 30-летней давности.

Мы практически не тусовалась с раста. Возможно, каждый на Ямайке немного раста, по крайней мере среди артистов. Но, за исключением Mutabaruka, мы старались скорее выйти на артистов из настоящего гетто Кингстона.

Fortuna Records: как заново открыть звуковые ландшафты Ближнего Востока

По правде говоря, я не мог связаться ни с кем, кроме Mutabaruka, пока мы не прилетели в Кингстон. У меня был список тех, с кем я мечтал поработать. И мы находили людей и выхватывали их на несколько часов в студии по ходу дела. Все происходило на месте! Однажды мы попали на классическую дэнсхолл-сессию и познакомились там с Major Mackerel и Puddy Roots. Мне как раз не хватало двух вокалистов, и на следующий день мы уже писали треки с ними. Ничего не было спланировано, и я, честно говоря, удивлен, что нам удалось закончить альбом. Сейчас я оглядываюсь назад, и я в шоке: «О чем я вообще думал?! Потащить свою задницу через полмира, да еще и друга с собой прихватить, осмелиться думать, что я могу работать с музыкантами, о которых грезил так долго!»

Мы также сняли фильм вдвоем. Поэтому у нас очень короткие титры к фильму. (Смеется.) У нас был оператор на тель-авивских сессиях, он должен был поехать с нами и на Ямайку. Но когда нам не удалось привлечь средства для съемок фильма, мы просто продолжили все сами. Вначале меня больше беспокоило наше ежедневное выживание и поиск артистов, и я снимал совсем немного. Но когда я понял, что все серьезно разворачивается, я понял, что нельзя терять момент. Я был фотожурналистом много лет, но никогда не работал в кино. И вот недавно мы отмечали 25-й фестивальный показ Congo Beat the Drum, и все это настоящие серьезные кинофестивали. Я очень тронут таким вниманием, но на тот момент я просто понимал, что должен зафиксировать те волшебные вещи, что происходили с нами. В это же время я занимался продюсированием альбома. Некоторые сцены мне пришлось снять на телефон, все остальное — на подержанный Canon 550D, который я получил за день до вылета на Ямайку. У меня был пленочный Canon, который я, собственно, обменял на камеру, на которую мы сняли большую часть фильма. В лучших традициях low-budget production.

Полевые записи

Я начал заниматься field recordings, когда мы были в Южной Африке с «Фортуной». У меня много записей музыкантов из Соуэто, крупнейшего тауншипа в стране. Нельсон Мандела оттуда. С тех пор я периодически наведываюсь туда, чтобы собрать больше материала и понять, что делать с ним дальше.

Путешествия важны во многих моих начинаниях, это видно и по «Фортуне», и по тому, что я делаю как Kalbata. Я знакомлюсь с потрясающими людьми в таких местах, куда не попасть туристу. Музыка всегда была моим гидом по миру, она всегда со мной. Даже если я не еду с миссией что-то записать на месте, я буду искать пластинки. И иногда даже это оказывается нелегким делом, в особенности на Ямайке или в Эфиопии. Там практически нет магазинов винила. Нужно общаться с людьми, ходить к ним в гости. Ты стучишься в двери, копаешься в частных коллекциях. Музыка — лучший гид по жизням людей, и только так я люблю путешествовать. В других случаях мне просто неинтересно.

источник: theoryandpractice.ru