Как и Дэнни Рэмплинг или Пол Окенфольд, Эндрю Уэзеролл принадлежал к тому поколению лондонских диджеев, которые жили в эпоху знаменитого клуба Shoom. И хотя большинство диджеев того поколения в итоге не смогли сохранить свой идеалистический посыл, Эндрю Уэзеролл смог. Легенда клубной музыки — про него это было бы сказано максимально справедливо. Будучи продюсером и ремиксером, он поработал с инди-группами, вроде Primal Scream, My Bloody Valentine или Happy Mondays, и был одним из музыкантов, которые фактически обеспечили такое явление как «мэдчестер», слияние инди-поп и танцевальной музыки. Его амбициозный даб-проект Sabres of Paradise существовал с начала 1990-х, после чего, вместе с Китом Теннисвудом он запустил проект Two Lone Swordsmen.
К сожалению, 17 февраля 2020 года Эндрю Уэзеролл скоропостижно скончался. В память об этом человеке мы публикуем интервью, которое он дал немецкому журналу Groove в 2017 году.
Когда вы впервые соприкоснулись с поп-музыкой?
Мне было лет десять или одиннадцать, и тогда в Великобритании балом правили группы, вроде T-Rex или Slade, глэм-рок одним словом: вместе с этим в начале и середине 1970-х началось бурное возрождение рок-н-ролла. Когда я увидел T-Rex по телевизору, то понял, что гитарные рифы Марка Болана на самом деле были старыми рок-н-ролльными риффами — просто звучание инструментов и мода были другими. Так я научился открывать и познавать музыку. Вместе с этим поп-музыка для меня всегда ассоциировалась с тем, что я был другим: пригород, в котором я вырос, не был серым или угнетающим, но свободы для самовыражения у меня всё равно не было. Когда я увидел фотографию Дэвида Боуи с повязкой на глазу и в невероятном костюме, вот тут-то всё для меня и началось. Мне было двенадцать. Когда мне было 14 или 15 лет, то случился панк. Именно панк познакомил меня с электронной музыкой, Cabaret Voltaire и Throbbing Gristle.
Как вы начали заниматься музыкой?
Когда мне было шестнадцать или семнадцать лет, то я в одиночку занимался музыкой. У меня была стрижка «юный Гитлер» и идеально сидящая форма бундесвера. Я бил в военный барабан и что-то пел. Потом я был участником различных групп, но для создания музыки требуется дисциплина, а её у меня тогда не было. Я для себя как раз тогда открыл наркотики, и вся моя жизнь полетела под гору. Я много работал, как правило занимался тяжелым физическим трудом, например на стройках. И благодаря этому я стал сильным физически. Я не был буйным, на драки не нарывался, но и не избегал их. До 18 лет я вообще был против наркотиков. И в какой-то момент я почувствовал в себе непобедимость, и решился попробовать наркотики: «спиды» и виски. Я был одержим шмотками и музыкой.
Как вы тогда тусовались?
На вечеринки я начал ходить, когда мне было лет 13-14, как раз когда фанк с панком начали соединяться. Многие же панки вышли с соул-сцены. Все старались разодеваться. Я красил волосы, носил женское пальто из верблюжьей шерсти с наплечниками — напоминало новых романтиков еще до того, как этот стиль сформировался. Вместе с этим я ходил на панк-концерты. Меня на районе очень часто избивали из-за моего внешнего вида. Мне нравилось то, что я кого-то мог выбесить своим видом настолько, что они начинали гоняться за мной по улицам.
Как в вашей жизни возникла электронная танцевальная музыка?
Потом я стал ходить на складские вечеринки, где играли всю возможную музыку: северный соул, диско, панк или регги. Тогда у диджеев не было сотен хаус-пластинок, поэтому они играли то, что могли достать. Каждую пятницу мы ездили в центр Лондона. Как-то раз мы закинулись кислотой, и пока ехали она начала действовать. Мы остановились, стали бродить по шоссе, и тут нас заметили полицейские. Вот сейчас вспоминаю этот случай, и понимаю насколько это было опасно, но когда ты юн, то тебе море по колено. Только когда ты становишься старше у тебя возникает чувство опасности. Теперь я больше не употребляю психоделики, такие как ЛСД, экстази или кетамин, потому что контроль терять больше не хочу.
Как вы стали диджеем?
Ещё подростком я стал поигрывать на частных вечеринках, в клубах же по началу у меня не получалось добиваться успеха, потому что мое звучание было слишком уж экспериментальным. В 1988/89 годах в Лондоне взрывную популярность обрел эйсид-хаус. Поначалу было всего два или три клуба, которые могли вместить человек сто или двести, и лучшим из них был Shoom. Там звучали хаус и техно, но еще и нью-бит, Front 242 или Liaisons Dangereuses. Не скажу, что эта музыка меня как-то уж удивила, потому что Джефф Миллз не слишком далеко отошел от Throbbbing Gristle. И я понял, как моя музыка может работать в клубе. Я тогда впервые сыграл свои странные пластинки и быстро завоевал репутацию человека, с необычной коллекцией пластинок. Ну а поскольку я был связан с рождением эйсид-хауса, то меня стали букировать и на обычные вечеринки, и я начал играть экспериментальный хаус или техно.
Как у вас получить сделать диджейство своей работой?
В первый год было особенно сложно, поскольку на пластинки я спускал денег больше, чем зарабатывал: получал 50, а тратил 200 фунтов. Примерно полтора года я был настоящим преступником и несколько раз был близок к тому, чтобы загреметь за решетку. Меня полиция несколько раз в розыск объявляла: куда бы я не приходил, мне говорили, мол, приходила полиция, тебя искали. Моего друга приговорили к четырем годам тюрьмы. Я понял, что дальше так продолжаться не может. На самом деле меня все чаще стали букировать, да и группы все стремились посидеть со мной в студии.
Как вы заводили отношения с группами?
Когда эйсид-хаус стал совсем уж популярным, то я много ездил в Манчестер. Primal Scream, Happy Mondays или My Bloody Valentine ходили в те же группы, что и я. Потом меня стали просить сделать ремиксы группы, о которых я не знал, которые вообще не понимали мою музыку. Но я работал только с людьми, с которыми общался лично, с кем тусовался в клубах, кто ценил меня как диджея. Все получилось само собой. Мы все были фанатами музыки, а сами музыканты не были какими-то примадоннами или снобами.
Как вы оказались в студии?
Когда я впервые оказался в студии, то я не знал, что там как работает, да и сейчас не знаю. Я никогда не читал руководства по работе с аппаратурой, работал методом тыка, много тусовался, слушал музыку — именно поэтому меня и затащили в студию. Все благодаря моему энтузиазму, массе интересных идей. Primal Scream дали мне абсолютную свободу, было полнейшее взаимное доверие. При работе над «Screamadelica» они редко появлялись в студии после записи основных треков. Когда я слышал демо Primal Scream, то я точно знал, какую музыку они слушали раньше. В «Screamadelica» я слышал Stooges и Майлза Дэвиса, и поделился своими соображениями с Хьюго, звукоинженером. Мы ничего не копировали, просто слушали музыку и пытались передать эти чувства.
Когда я услышал «Loaded» и «Screamadelica» в подростковом возрасте, то я не мог связать это с чем-то мне известным.
Магию объяснить нельзя. Это был абсолютно неконтролируемый звук. То, что отличает ранние треки Primal Scream — это безусловное наслаждение музыкой, хотя были и тоскливые моменты.
Тем не менее, все ваши ремиксы звучат очень по-разному. Например «Soon» My Bloody Valentine сильно отличается от «Only Love Can Break Your Heart» Saint Etienne.
Так как у меня не было какой-то единой формулы, то с каждым ремиксом я начинал с нуля. Сегодня все чуть иначе: есть определенные звуки, техники, устройства, которые повторяются. Моя сегодняшняя музыка более упорядоченная, не такая спонтанная. А тогда у меня не было собственной студии, я всегда и всё начинал заново, потому что каждая студия была по-разному оборудована и звучала по-своему.
Первые альбомы Two Lone Swordsmen звучат как абсолютный сгусток всего того, что произошло с электронной музыкой за десять лет до этого.
Это странно, поскольку мы слышим это постоянно. Когда вышел «From The Double Gone Chapel», люди нам говорили, что треки в нем звучат так, словно вся музыка из моей коллекции за последние двадцать лет. Конечно, нельзя избежать влияний. Много музыки, которую я ценю — это просто неудачная имитация чего-то другого. Вот почему я люблю Cramps, потому что они играют испорченную версию рокабилли. С нашей музыкой можно прочувствовать элемент, откуда, что взялось. В эту секунду ты думаешь: «Ага, вот оно», а уже в следующую «Нет, не оно». Мне нравится подобная логика. Из ранних альбомов мне больше нравится «Swimming not Skimming», это такой минимал-хаус, который был записан задолго до того, как появился этот жанр. Треки звучат как Basic Channel, поскольку мы тогда укуривались вусмерть и слушали одно сплошное регги.
Как появилась рок-музыка на «From The Double Gone Chapel»?
Фрустрирующая рок-музыка возникла во время кризиса среднего возраста. У меня был выбор между спортивной тачкой или петь: я решил петь. (смеется) Нет, не так. К нам продолжали приходить люди и предлагали исполнителей для наших треков. И эти люди были как правило хорошо известны. Я бы сегодня был бы гораздо богаче, если бы попросил Бобби Гиллеспи или Лиама Галлахера спеть под мою музыку лет десять или пятнадцать назад. Но тогда я это не чувствовал своей музыкой.
Поэтому вы решили задействовать свой собственный голос?
Работа с голосом обернулась самым настоящим испытанием, я же не пел с юных лет. Плюс это было личное: как андеграундный артист ты можешь смотреть на все остальное свысока и прятаться. Сегодня я больше не хочу скрываться. Подвергать себя критике — это здорово. Напряжение перед выступлениями перестало быть страхом, скорее это нервная энергия, которая движет мною. Вчера мы играли на техно-фестивале, где люди всё еще ждут музыкантов с ноутбуками. Здорово обижать публику.
Сейчас вы выпускаете два альбома.
Первый альбом, «Wrong Meeting» изначально был выпущен только на виниле. Он продавался в коробке с напечатанным мною принтом, книгой и футболкой — тираж всего 1000 экземпляров. Второй альбом выйдет летом, а первый будет потом доступен на CD осенью. Должно ведь быть что-то осязаемое, а не только то, что можно загрузить. Второй альбом больше соответствует современному миру, потому что я никакой не луддит. Поначалу мы записали песни из «From The Double Gone Chapel» в качестве инструментальных версий, а потом уже добавили к ним вокал. А в этот раз оба альбома создавались одновременно, потому что песни писались намного быстрее.
Почему эти альбомы не вышли на Warp?
Потому что Warp все свои деньги ухнул на Maximo Park.
Вы как-то сказали, что электронная танцевальная музыка потеряла сегодня свое стремление рисковать.
Музыку сегодня создавать гораздо проще, и музыки этой стало просто невероятное количество. Всякий хочет сразу же выпустить свои работы, но для очень многих было бы полезно, если бы они оставляли отлежаться свои треки месяцев так на шесть. Я по-прежнему люблю танцевальную музыку. Техно и хаус я в сторону не задвинул. И порой мне сегодня нравится играть чужие пластинки.
Какая современная клубная музыка вам нравится?
Мне нравятся треки, в которых есть не просто ритм, в которых есть еще и музыкальность. Какое-то время техно было зациклено на лупах. Мне нравятся Switch, Dubsided, какие-то треки с Get Physical — грязная, неряшливая, сексуальная музыка, какой раньше были рокабилли и даб. Музыка, которая достаточно жесткая для мальчиков и достаточно сексуальная для девочек. Мне нравится слушать минималистичную музыку, когда я прихожу в клуб рано или очень поздно, когда танцпол уже подуспокоился — но не всю ночь. Кетамин может оказать серьезное влияние на восприятие этой музыки, но для меня многие записи в этом жанре звучат скучно и несерьезно.
Я не ностальгирую. Ностальгия опасна: это причина, по которой люди становятся зависимыми от наркотиков. Они хотят пережить момент, когда впервые попробовали наркотик — но это невозможно. Я люблю свое музыкальное наследие, но я не хочу на этом зарабатывать. Конечно, я бы мог устроить тур в честь 20-летия эйсид-хауса, заработать много денег, но никакие деньги мира не смогут тебя вознаградить за то, что находишься на сцене и не получаешь удовольствия от собственной музыки. Если мне вдруг станет скучно или я почувствую усталость от музыки, то мне достаточно сходить в Robert Johnson или в Panorama Bar и энергия тотчас восстановится.
источник: mixmag
Похожие посты
«Песни приходят отовсюду»: интервью с Марком Ланеганом
Kerala Dust в поисках души
Почувствуй мой бицепс. Дуэт Bicep о новом альбоме Isles, будущем техно и схожем менталитете ирландцев и россиян
Fortuna Records: как заново открыть звуковые ландшафты Ближнего Востока
Интервью Квентина Тарантино: Диалоги, мать твою, — это моя фишка
MF Doom: самый влиятельный злодей мира музыки
